USS Azkаban напоминал громадного кита - он неторопливо плыл сквозь космос, время от времени заглатывая мелкую рыбешку - шатлы с новыми заключенными. Собственно, корабль никогда и не остонавливался. Годами он лениво (а куда его пассажирам было спешить?) тащился мимо уничтоженных и порабощенных планет, подбирая шатлы с заключенными. Время от времени USS Azkаban оказывался не далеко от дилитиевых рудников и других лагерей - тогда те же шатлы выгружали заключенных, освобождая трюмы для новых партий.
Многие пассажиры этого неспешого круиза не доживали до конца: условия содержания были ужасными, пища - скудной.
Те, кто добирались до места назначения,  сильно сомневались, что им повезло больше. Впрочем, на долго своих погибших в пути товарищей, они все равно не переживали.
Тюремные корабли Федерации славились своими вместительным  трюмами, но даже они с трудом справлялись с потоком порабощенных, подозреваемых и особо опасных. В каждый отсек загоняли столько людей, сколько могли впихнуть.
Скотти был зажат в углу. Соседом его был здоровый андорианец во внушительных наручниках. Почти всю дорогу заключенный бормотал что-то не разборчивое - молился? бредил?
Язык был непонятный, полный свистящих "ссс" и раскатистых "ррр", больше похожий на мелодию, чем на набор слов и синтагм.
Сколько они летели, инженер не знал. Счет времени он потерял уже давно, еще на допросах. Когда естественного света нет, да,  к тому же, все время теряешь сознание,  не так-то просто следить за календарем.
Скотти был занят очень важным вопросом, ответ на который, впрочем, лежал в области философии. Он не чувствет голода потому, что перестал, наконец, чувствовать что либо, или потому что их кормят?
Он еще не до конца разобрался в правилах Игры. Он не мог вспомнить, кормили ли их вообще, но, судя по небольшим вентиляционным шахтам с характерной сеточкой, питательные вещества могли просто пускать вместе с воздухом. Это было не слишком эффективно,  зато снижало трату времени. Или же по этим шахтам могли пускать психотропные вещества, чтобы одурманивать заключенных и упрощать их перевозку. Мера безопасности абсолютно нелегальная, но уж очень удобная.
Скорее всего, вентиляцию использовали и для того и для другого.
К огромному сожалению Скотти не мог изучить новые механические части себя - чтобы не примешивали к воздуху, оно мешало сосредоточится. Равно, как и толпа сокамерников.
Пусть Монтгомери почти ничего и не чувствовал, атмосфера давила настолько, что  иногда он почти забывал, что все происходящее - Игра. Липкий страх начинал душить инженера, он начинал биться о стену камеры, механические протезы вызывали ужас и отвращение.
Но он быстро приходил в себя, затихал, забивался в дальний угол, немного стыдясь своих срывов.

Слушать: Hans Zimmer - Одинокий рейнджер финальная тема

Буквально за несколько секунд до того, как оно произошло, Скотти знал: сейчас что-то случится. И он не ошибся. Трубами, фанфарами разорвался воздух, по всему кораблю звуком, воздухом, энергией шел призыв: Игра начинается!
Вой сирен звучал темой из старого вестерна, вместе с вибрацией, казалось, по кораблю растекался адреналин. Руки (где-то в глубине сознания Скотти с удивлением отметил, что и механическая тоже), потели, во рту пересохло. Сейчас начнется.
В глазах таварищей он видел тот же блеск, на лицах такую же ухмылку (ухмылялись даже те, у кого после допросов и лица-то не осталось). Секундная пауза, растянувшаяся на бесконечность, вдох перед прыжком, максимальное напряжение сил... решетки исчезли.
О! Нет ничего выше этого наслаждения! Слиться с потоком. Быть частью единого, сильного организма, сверхчеловека, машины, толпы. Голос твой уже не принадлежит тебе, словно со стороны слышишь ты, как радостный крик твой льется из легких твоих, как вливается он в общий поток. А поток этот есть не что иное, как эхо звука, что несется по кораблю, плещет фонтаном из каждого атома, ото всюду. Из стен, пола, потолка.
И уже не ясно, что это: звук ли, свет ли, или цвет, или чистая энергия.

Скотти несется в этой толпе, орет, размахивает руками. Потом, вдруг, земля уходит из под ног, потолок проваливается куда-то за спину. Мир летит вверх тормашками.
Некоторое время инженер лежал не подвижно, отчаянно моргая и хватая ртом воздух, словно выброшенная на берег рыба. Его убили. Легкие судорожно сжимаются и расжимаются, на лбу проступает холодный пот. Вой толпы переростает в отдаленный глухой рокот.
Так продолжается секунду, вторую, третью. В конце концов, это становится подозрительным.
Скотти аккуратно шевелится и медленно отползает в боковой коридор. Гул действительно стал тише - толпа умчалась.
Но он не умер. Он не умер. Он. Не. Умер.
Удивительное дело, Монтгомери не чувствет облегчение, нет, лишь жгучую досаду. Его выкинуло из центра событий!  Только что он мчался вместе со всеми, а теперь валяется тут, на обочине!
Что же, черт возьми, его подкосило, почему?! Причина находится быстро: ножной протез был настолько старым, что просто развалился.
Скотти с досады так бьет кулаком о стену, что, кажется, еще немного, и в стене останется вмятина. В руке что-то подозрирельно трещит. Черт. Рука нужна ему целой. Левую, положим, еще не жалко, если что, зарастет. А с правой нужно аккуратнее. Она тоже дышит на ладан. Рука, впрочем, было слишком громкое слово для этогог куска металлолома. Три пальца, никаких дополнительных функций.
Конечно, никто не дает в начале игры, самую навороченную технику, но это! Это было просто нечестно!
И что, скажите на милость, ему теперь делать?
- Мистер Скотт? - вдруг раздается женский голос. Голос был приятный, спокойный и металический. И тем не менее, смутно знакомый.
- Мистер Скотт? - повторяет он более настойчиво.
Скотти поднимает голову.  Улыбается. Даже тихонько смеется. Ну конечно, кто ж еще? Играть так играть. В хорошем сценарие все увязанно.
- Какого черта ты тут делаешь?
- Мисстер Скотт, учитывая Ваши способности, настоятельно рекомендуем отклониться от общего маршрута. Вероятно, Вам стоит заглянуть в инженерный отсек.
Фигура медленно растворяется.
Инженерный отсек. Инженерный отсек. Инж... черт возьми!
Лицо Скотти перечеркивает кривая улыбка. Он неторопливо поднимается, проверяет остаток протеза: ногу придется волочить, и господи, что за звук получается при трении ржавого железа о палубу коробля! Он идет медленно, переваливаясь с ноги на обломок железки, обдумывая в деталях план. Все должно быть идеально.
Он уже не вслушивается в шум несущийся толпы, алчащей разрушения и мести. Он не слышет, как стройный хор распадается на отдельные крики и стоны - поток встречается с вооруженной охраной. Он идет в инженерное, к варп-ядру. У него есть план.
В конце концов,  Скотти всегда любил фейерверки.

По красоте мало что может сравниться с взрывом здорового космического коробля. Если, конечно, сделать все с толком, с умом. Не просто взорвать корабль, а устроить настоящее шоу:
Вот, медленно нагреваясь идет пузырями обшивка, раскаляясь до бела. Внешняя целостность еще удерживается, но но весь корабль светится непонятным белым светом - от температуры внутри, от судорожно погибающих щитов. Внутри настоящий ад: вой сирен, красный свет, лифты падают в шахты, везде искры, дым, все рушится, искуственная гравитация отказала... Сзади несется пламень. Чистая мощь и ярость стихии, он пожирает все насвоем пути. Наконец, обшивка не выдерживает и разлетается, высвобождая огонь. И нет никому спасения от этого жаркого факела великолепной красоты, сыплющего багровыми и зелеными искрами, от этого внезапного вулкана, от бессмысленного буйства распоясавшейся энергии.
Или дажет так: общий план - черный, пустой и холодный космос. На фоне, разумеется, музыка, разумеется, что-то очень спокойное, из старой классики, что-нибудь с оркестром. Ну, скажем, "Una furtiva lagrima". В кадр медленно вплывает горящий корабль. Тарелка еще ничего, держится, а вот дальше... Обе гандолы отвалились, хвост рассыпается буквально на наших глазах. Валит черный, удушливый дым. Слышны стоны и плач погибших...
Инженер аж зажмурился от удовольствия, воображая эту фантастическую красоту. Скоро она станет реальностью.
Но сначала, нужно добраться до инженерного. С этим проблем быть не должно, путь Скотти мог проделать с закрытыми глазами - USS Azkoban было классическим тюремным судном, никаких сюрпирзов в планировке и начинке. Монтгомери знал сколько на корабле дилитиевых кристаллов, на какую нагрузку расчитанны гандолы и прочие технические подробности. Он был хорошим инженером.
Останки металической ноги разражались при каждом шаге целой симфонией мерзких скрипучих звуков. Грхр-блям-кгр-бом, грхр-блям-кгр-бом. От скрежета сводило зубы. Неровные острые края оставляли на полу сетку тонкних и неглубоких царапин. Скотти с сожалением посмотрел на след - жалко было красивого, блестящего пола. Неэстетичо как-то выходило.
Впрочем, если все пройдет удачно, скоро эти следы исчезнут, как, собственно, и сам пол.
Однако скрежет делал неодиданное появление невозможным. Не завалится же он со словами "Ребят, ребят, я знаю, вы играете на другой стороне, но просто представьте себе, какая будет красота, если эта колымага взлетит на воздух!". Нет, этого он делать не будет, он еще не сошел с ума.
Ладно, большинства на месте не будет - все служащие на тюремных кораблях обязаны иметь боевую подготовку, скорее всего, они сейчас в той огромной свалке наверху. И чего всех туда потянуло? Взять мостик штурмом! Никакой изобретательности.
До инженерного отсека Скотти добрался без приключений.
Дверь, вопреки ожиданиям, была открыта. Ну, как открыта: кто-то не очень понятным способом уничтожил замок. То ли сжег, то ли кислотой облил. Скотти слабо представлял себе, как такое вообще возможно.
Инженер переступил порог и улыбнулся, он был уверен -его ожидает интересный сюжетный поворт.

Отредактировано Montgomery Scotty (2016-08-11 21:53:08)

Инженерное отделение. Сердце корабля. Место таинственное и сокральное. Оно живет по своим законам. Пусть на поланетах, мимо которых проносится судно, голод и разруха, пусть на самом кораблее мучают и убивают невинных людей, так что их крики еще долго звенят в коридорах, ничто не сдвинется среди машин. Антиматерия и материя продолжат смешиваться, по венам корабля, по каналам подачи питания так же мерно течет плазма.
Скотти вошел сюда размышляя, как эффектнее всего взорвать тут все к чертям, но не смог не остановиться на пороге. Всю свою сознательную жизнь шотландец занимался техникой, он успел поработать на нескольких кораблях, но всякий раз ступая в иженерное после долгого перерыва, испытывал что-то вроде религиозного  трепета.
На мгновение арест, мучения, ужасы и пытки отошли на задний план, измученный мозг даже забыл об игре в игру, о самоубийственных планах уничтожения корабля. Все перестало иметь значение. Все, кроме того, что он, Монтгомери Скотт, стоит в инженерном отеление.
Он чувствует дыхание этого огромного зверя, пульс его сердца, шум, с которым кровь мчится по жилам, он знает его мысли. О, какова сила, энергия, пока сокрытая, потенциальная и потому бесконечная, засасывающая в лабиринт не воплощенных возможностей. Скотти чувствует, как клокочет и бьется эта сила под его руками, готовая совершить то, что прикажет он, направиться туда, куда укажет он.
Инженеру даже не нужно касаться приборов, чтобы чувствовать этот пульс под пальцами.
А там в глубине каждую секунду появляется живая жизнь. О варп-ядре можно говорить долго, красиво, даже возвышенно, высокопарно, с легким предыханием. Про столкновение и соединение. Про антиматерию поэмы писать можно. Про загадочноть и таинственость. Про темноту, и холодный жар. Жонглировать антонимами и символами.  Но это ни к чему. Потому, что, когда действительно видишь это, все слова исчезают, язык прилепает к гортани. Слова - легкие, изящные, скользкие пустые фантики, ненадежные кочки, рассыпаются перед мощью и красотой.
Мне опостылили: слова, слова, слова.
Невозможно описать что-то настолько настоящее и подлинное. Действительно существующие.  Пожалуй,  самой адекватной попыткой был бы звук. Не песня, с нотами и, тем более, словами. Нет, чистый звук, который вырывается из твоих легких, когда ты закрываешь глаза, вслушиваешся в гудение вокруг и позволяешь ему течь. Красивое, мелодичное, уникальное.
Вообще,  машины единственные правдивые существа - они ничего не изображают, никем не притворяются, ни во что не играют.
Все, зыбко всё, я признаю — но только не Котел!

Не прорвись в этот момент протяжный стон и череда всхлипов сквозь мерное гудение корабля, кто знает, погиб ли USS Azkoban? Вполне возможно, что Скотти так и не вышел бы из своего задумчивого забытья, или один из офицеров безопасности заприметил бы заключенного и пристрелил его.
Но стон прорвал гудение, и всхлипы тоже оказались в наличии.
На секунду сердце Скотти ёкнуло - на секунду он забыл, что он игрок, что стона от настоящей боли здесь не может быть, он хотел броситься на помощь. Но лишь на секунду.  Однако, даже когда рыцарский порыв утих, интерес к вздохам и всхлипам остался. Монтгомери бросился, насколько позволяла поврежденная нога, к источнику звука.
Стонала молодая андорианка, скрытая за панелями управления она полулежала, приваливлись к стене. От двери тянулся кровавый след, из живота девушки торчал нож (оружие необычное, но когда подавляют мятеж,  в ход идет все). Скотти не мог отделаться от странного ощущения, словно он уже видел эту несчастную андорианку, вцепишуюся побелевшими пальцами в рукоять кривого ножа. Только это был не здесь, а в одном из бесконечно длинных коридоров, ведущих от камер к комнатам допроса. Инженер моргнул несколько раз. Господи, что за чепуха!  Не может же мертвая андорианка появиться на тюремном судне в момент метяжа, чтобы умереть еще раз! Хотя...
Монтгомери улыбнулся, его осенило. Почему,  собственно, и нет? О, они все продумали. Пожалуй,  сценарий вышел несколько ходульным и голивудским, ну, что поделаешь,  они тут не Шекспира играют, в конце концов. Зато эффектно.
Инженер несколько раз огляделся кругом. Нет, времени ну репетиции, увы, не хватает. Это былт обидно - хотелось сделать все точно. Он мимоходом еще раз взглянул на инопланетянку - синекожая девушка умерла, так и не придя в сознание. Глаза ее остекленели, взгляд стал тупым и пустым, руки безвольно повисли. Где-то в глубине души, мимоходом, Скотти даже удивился, насколько ему было все равно. Понятно,  что сюжетная функция, но все таки.
И уже не важно,  умерла ли андорианка сейчас, или это случилось тогда, знал он ее, или нет. В измученном мозгу слились воедино лица и имена. Из глубин памяти всплывают роскошные волосы, цветом и жесткостью напоминающие медную проволоку. Чуть вздернутый нос, хищная и невероятно пленительная улыбка. Их обладательница сгинула больше десяти лет назад. Вспоминается и другая, тоже с рыжими волосами, красивым бледным лицом, узкими тонкими губами и блестящими глазами.
С шотладцем случился припадок, или, как он сам считал - приступ вдохновения. Сейчас весь мир ему был по колено, он готов был пойти с голыми руками потив офицеров безопасности или ворваться в Королевский театр. Он был центром и смыслом. Он вышел на подмостки.
Скотти уже не понимает где правда, а где вымысел, где игра, а где настоящая жгучая ненависть. Словно с стороны он сышит собственный голос: изломаный и колючий, как проволока, хриплый и резкий, как воронье карканье, отрывистый смех, а затем слова. Он выплевывает их, напитанные желчью и ядом, выхаркивает, бросает в лицо (кому?), шипит, срываясь с крика на неслышный шепот. Он грозит, проклинает и упивается. Потрясает руками со всей мощью плохого актера. И уже не важно, что рядом нет ни одной маломальски подходящей красной кнопки.

- Морбей! - в воздухе раздался звонкий хлопок - рука соприкоснулась со щекой. - Морбей, твою мать!!
Но даже пощечина не остановила Горацио Морбея. Горацио Морбей орал.

Три интересных факта а Горацио Морбее:

One. Горацио Морбей очень не любил свое имя. Мобрей еще можно было бы принять. Ну, скрепя сердце, с Горацио тоже можно было бы смириться. Но вместе! Горацио Мобрей. Горааацио, так сказать, Мобрей. К вашим, если изволите, услугам. Тьфу. Так мог зваться зажравшийся спекулянт, а не доблестный Защитник Федерации, офицер службы охраны. О чем думали его родители? - (тихие интеллигентные люди, не во всегда разделявшие восторги сына относительно правительства). О чем думали они, называя своего сына "Горацио"?! Что он станет тихим и аккуратным, библиотекарем каким-нибудь, штабной крысой? И эта вечная присказка отца "есть многое на свете, друг Горацио...". Это раздражало его невероятно, то скрипа зубов, до желваков. Так же, как когда мать трепала его по волосам, разрушая аккуратную прическу. Не важно, насколько коротко он стригся, матери каким-то образом удавалось растрепать волосы.
К счастью, в последний раз юный Морбей видел своих родителей пол года назад, перед посадкой на USS Azkoban, куда молодого, неопытного и полного энтузиазма уже-две-недели-не-кадета определило начальство.
Там решительно было покончено с неаккуратной прической, присказками и прочими родительскими глупостями. И, разумеется, с дурацким именем.
Гай. Теперь он пердставлялся так. Коротко и веско. В тайне мечтал, что когда-нибудь это имя будут произносить с трепетом и благоговением, матери будут называть так своих розовощеких младенцев, будущих верных солдат Федерации, а враги Федерации будут корчится и дрожать при звуках этого имени.

Two. Гай хотел стать героем.

Tree. Юный Гай (урожденный Горацио) орал.

Он кричал во все горло, широко раскрыв рот. Орал приблизительно одну ноту, без модуляций, резких переходов и импровизаций. Кричал Горацио приблизительно так: "ААААААААААААААААА". Любопытно отметить, что, по забавному стечению обстоятельств, Гай точно попал в "gh`o" - математически выведенный профессором Сел'ари идеальный звук, столь гармоничный, что приятен уху любого цвета и формы. Правда, до сего момента звук был величиной чисто теоретической, и ни один инструмент так и не смог его издать. А вот Горации смог и тем самым доказал, что профессор немного ошибся: звук действительно. взывал к коллективному подсознательному и действовал одинаково на все уши. Он был одинаково отвратителен всем.
- Морбей, закрой пасть! - вторая пощечина привела молодого человека в чувства. Он осознал, что кричит, и, соответственно с советом, "закрыл пасть". Кричать юношу заставило нечто действительно неожиданное. Его готовили ко встречи с жуткими монстрами и отвратительными пришельцами, провокаторами и предателями, говорящими бЕлками и ядовитыми белкАми, но его не готовили к всеобщему бунту на тюремном судне, во время которого ему прямо на грудь приземлится оторванная кисть его куратора. В том, что кисть раньше принадлежала именно майору Мэй, сомневаться не приходилось, вряд ли кто-то еще на корабле, (равно, как среди персона, так и среди заключенных) носил маникюр кислотно-зеленого цвета и с десяток колец (по два на каждом пальце), обильно украшенных искусственными камнями. Что ж, в конце концов, и у майоров бывают слабости. Рука приземлилась на грудь и Гай тупо уставился на нее. А когда с мизинца свалилось особенно богато украшенное кольцо, закричал.
Привела Горацио в чувства, как ни странно, та же самая майор Мэй, вывалившаяся в коридор вслед за рукой. Вывалилась она, так сказать, пожеванной и выплюнутой, ощипанной, но  не побежденной. Кровоточащее запястье, казалось, волновало эту валькирию двух метров роста куда меньше, чем орущий идиот, прямо скажем, не богатырского телосложения, и данные поступающие на ее падд. Падд был так же ощипан и пожеван, но не побежден, этот падд повидал большее, чем многие из офицеров охраны. Это был Специальный Бронированный Личного Пользования майора Мэй падд.
И сейчас он сообщал о том, что в инженерном пиздец. И если кто-нибудь что-нибудь не предпримет, пиздец будет всему кораблю.
- Пиздец, - глубокомысленно и емко, хотя немного повторяясь, подытожила ситуацию майор и повернулась к уже не орущему подопечному. - Штаны подтянул, сопли вытер и погреб со мной в инженерное.
Гай подтянул, вытер и погреб.

- Но теперь... теперь пришел час моей кровавой ужасной мести. Мести, настолько кровавой и ужасной... - но тут его прервали. Самым возмутительным образом. Скотти был зол и возмущен. Его несло на крыльях вдохновения, он уже вошел в роль, но шум, шаги - публику после начала спектакля не пускают! Инженер оглянулся - ни одного гаечного ключа (что в двадцать втором веке логично), ни обломка трубы... не с голыми же руками идти!
- Фазер бы сей... - начало тоскливо проноситься в голове, но Монтгомери опять прервали.
- Держи друг! - донесся крик, словно из ни от куда. И, то, что куда желаннее слов - оружие.
Шотландец расхохотался, электрический ток радостного возбуждения пронесся по позвоночнику - вот это он понимает, вот это Игра. Черт, он даже не ожидал, что может быть так просто. Кажется, бон важная фигура в этой игре. Краем глаза он отметил неожиданного помощника - чертика (из табакерки?) - мелкую зеленую фигурку. НПС? Напарник? Ладно, там посмотрим. Если не пристрелят.
Тем временем, фигуры приближались. Ох, кто бы не создавал этот дизайн, но Скотти не хочет знать, что курил этот парень: с пол сотни красных фигур с отвратительными наростами, горбами и струпьями, парой щупалец вместо рук и перекореженными лицами-воронками. Как будто кто-то попытался перерисовать "Крик", но был пьян, обдолбан и имел слишком много красной краски, от которой очень хотел избавиться .
С нечленораздельным боевым кличем (невероятно, но ему также удалось попасть в пресловутую ноту gh`o) безумный инженер бросился в атаку. Он даже не взглянул на мощность фазера и открыл беспорядочный огонь, размахивая во всех направлениях и беспрерывно нажимая на курок.
- Пиу-пиу-пиу-пиу-пиу! Бдыщ! Бдыщ!
Искры летели снопами, все вокруг взрывалось и горело, армия жутковатых призраков таяла на глазах - большая часть просто растворялась в воздухе, один взвыл, схватился за ногу и упал.
Глаза шотландца заблестели, он бросился на жертву.

Это было не то, что Гай ожидал увидеть. Это было кошмарно.
Когда они бежали по коридорам вниз к инженерному отделению, единственное, о чем бывший кадет мог думать, это какими же отвратительными выродками и дикарями были эти мятежники и преступники. Он чувствовал, как ужас сменяется ненавистью. Ему хотелось голыми руками придушить каждую тварь, посмевшую выползти из своей конуры, придушить за кровожадность, бессердечие, за то, что они делали с его товарищами. Сжать пальцы на глотках этих уродов и давить, давить, пока глаза не полезут из орбит, язык не вывалится, тело не обмякнет. Теперь он не позволит себе ничего недостойного настоящего Защитника Федерации. Их было десять, во главе с доблестной майором Мэй, и они покажут тем паразитам в инженерном.
Мобрею представлялись эти отвратительные выродки готовящие саботаж. Гай сжал фазер. Он лично позаботится, чтобы каждый из этих ублюдков получил свое.
"Ублюдок" был один, по крайней мере, других заметить не удалось. Оказалось что свихнувшийся киборг с фазером на перевес, мчащийся на тебя, отвлекает внимание от других объектов. Противник вел стрельбу поразительно бестолковую и, кажется, даже не пытался прикрываться. Как боевая единица он был бесполезен.
Но каким ошеломительно хорошим психологическим оружием он оказался! Большая часть офицеров были неопытны, у них на глазах только что толпа жестоко расправилась с их коллегами и друзьями.
При виде орущего берсерка, который был явно уверен в своей непобедимости, у большинства сдала психика.
Гай буквально застыл, парализованный ужасом, не в силах направить фазер на цель. Шальной выстрел мазнул по бедру - ногу обожгло, он упал, обхватив раненную конечность, подвывая, и совершенно не заботясь о том, насколько подобное поведение далеко от идеалов истинного Защитника Федерации.

Отредактировано Montgomery Scotty (2016-08-26 10:57:11)

Слушать:Tape Five - Dixie Biscuit

Доблестная команда майора Мэй была морально раздавлена. Состоявшая из отчаявшихся и, соответственно, отчаянных и вдохновленных идеалистов, она была разгромлена сначала морально, а затем физически. Сумасшедший инженер был явно отчаяннее первых, а что касается вторых, идеологически настроенные люди мечтают о героических подвигах и страшных ранениях, но в их сознании любой взрыв - красивая картинка, а боль замещается подробными мечтами о медалях и трепетных толпах, реальность быстро выводит таких из строя. Нескольких сразили шальные выстрелы, остальные рухнули за ближайшие приборы и трубы в поисках прикрытия, или, если быть совсем честными, убежища.
Пиу-пиу-пи… и тут (как всегда на самом интересном месте!) сдох фазер. Дернулся, не то фыркнул, не то чихнул, не то гавкнул, и затих. Скотти с подозрением тряхнул его - что за бред? Где бесконечный заряд?? Инженер с досадой отшвырнул бесполезную железку.
Повисла... Не то, чтобы напряженная тишина, нет, скорее, неловкая пауза. Сумасшедший камикадзе с фазером, уничтожающий все вокруг, плохо вписывается картину мира. Сумасшедший же камикадзе, который внезапно прекращал стрелять, добивает логику окончательно.
Раз... ничего не происходит. Два... Все еще ничего. Триии... Самые активные тихонько выдыхают, шевелятся, тянутся к оружию, вот уже руки ложатся на фазеры. Но богом из машины врывается маленький зеленый человечек (серьезно, маленький и зеленый, а больше вы ничего не видели?) приносит новый фазер и следует новый шквал бесполезных выстрелов.

***

If you're running low
you know where to go,
lets feel alive, I'm jumpin' jive
If you need a lift
I'm the cat with the gift,
I'm heart and soul,
I'm cool creole.*

Он начинает танец. Раз-два, раз-да-три. Свинг. Врываются трубы, вступает контрабас, щелчки пальцами поддерживают ритм. Ту-ту-туру-ту. Ноги - длинные пружины, то растягиваются, то сжимаются почти до нуля. Он скачет между ними, качается как, на ходулях.

Рыжий поток, отливающий и искрящийся. Как водопад газировки в рекламе, отдает леденцами, мокрыми псами, густыми хвостами, старыми, сжигаемыми лесами, вьющимися волосами, свитыми словно из проволоки медной, пучок зеленоглазых змей (кровь, говорят, на вкус, как железо - это кто ж лизал их обоих так часто, чтоб быть уверенным? - но это не так, старая, запекшаяся кровь пахнет  - воняет-  медью, запах манящий и тошнотворный). И вот, несет водоворот - рыжих корок, снятых с лимонов, с бананов, свернутых в локоны, свисают со стен, и не страшно совсем по этим лианам, кататься, танцевать, казаться умней, проворней, смелей.
С женщиной зеленокровнорыжей, может в Париже? А может, в Валгалле, где нам наливали рыжей, пьянящей чуток пузырящий-ся сахарной крови, выпьешь такое - и все на десять лет  ты немой (ни свой, ни чужой, а какой-то потерянный, вот только не надо впадать в истерику, ты и в страшнее бывал ситуациях, главное, удерживай мотивацию - ниточку, связанную с внешним миром) и все же ты дорожишь этим пиром, пьяными бранями, пряными банями, красными, мутными, отливающими перламутром (его со скрипом и стоном стаскивают с громадных боков замшелых раковин - ботиков великана).
И громче над этой волной несется нечеловеческий вой: «You can't lose/ so why not risk it»* Вплетается в танец, гремит и меняется, вслушайся - кап-кап-кап. Это не свист, это не храп, это не сип, это не хрип, может быть это вой или всхлип? Крики раненых, вздохи и хруст - он вырывается из коллективных натруженных, вывороченных криком и чертовски напуганных уст. Хрясь! И ты уже пуст. Кишки в одну сторону, какие-нибудь еще кусочки в другую.

Взгляд Скотти постепенно фокусировался. Дыхание постепенно выравнивалось, по вискам скатываются струйки пота. Вдох-выдох, вдох-выдох. Постепенно возвращалась реальность.
Неожиданно пришло осознание - он что-то сжимает в руках. Инженер посмотрел вниз: одна рука держала за шиворот... Рубашку. Рубашку, которая был надета на какого-то связанного парня. Простое, открытое, почти детское лицо, короткие волосы. Парень был бессознания.
Так, это одна рука. А вторая? - та, что может не знать, что делает другая. Она сжимала какой-то зазубренный металлический обломок. Обломок был острый - из ладони капала кровь (на вкус металлическая - свежая).
Было тихо. Никто не шевелился. А еще, у него снова была нога.